[Sherlock BBC crack-fest]

II-7 Кроссовер с фильмом "Загадочная история Бенджамина Баттона". Шерлок / Джон. Шерлок родился в возрасте 80-ти лет, а затем начал молодеть, течёт в обратном направлении. Всю жизнь он любил Джона – сначала мальчика, потом мужчину, а затем старика.

@темы: Кроссовер, Шерлок Холмс, Выполнено, II тур, Джон Уотсон, Гарриет Уотсон, Джон Уотон/Шерлок Холмс

Comments

[Гость]

Исполнение 1
Автор немного перекроил канон сериала, подстроив его под канон фильма.
Собраны все фикрайтерские грехи: возможный ООС, возможное наличие ошибок, косяки и прочее. Заранее прошу прощения у читателей.

3 214.

Шерлок знает, что он – не совсем обычный ребенок.
Его предало само время.
Жизнь, объяснения родителей и косые взгляды других людей приучили его думать о себе как о какой-то аномалии, о каком-то диковинном существе. Люди не верят ему, когда он называет свой возраст, а потому Шерлок с детства приучается виртуозно уходить от прямых ответов на чужие вопросы. Он привыкает, что ему нужно вести себя вовсе не так, как хочется, чтобы не вызывать подозрений. Ему постоянно нужно помнить, что для остальных он лет на шестьдесят старше, чем есть на самом деле. И он учится держать себя в руках. Для своих лет Шерлок слишком замкнут, но эта маскировка – единственная его возможность хоть как-то вклиниться в нормальное общество.
Долгое время его понимает один лишь Майкрофт, но и то не совсем.
- Ты же можешь ходить в кино на поздние сеансы, - он серьезно смотрит на брата. – А ещё тебе всегда уступают место в транспорте. Пользуйся своим положением, раз ничего не можешь изменить.
Шерлок фыркает, но звук получается похожим на какой-то задушенный хрип: слабые легкие, да и целая куча старческих болячек в придачу. Майкрофту-то легко. У него ясные глаза, быстрые ноги, а кожа на лице ровная, гладкая, с румянцем на круглых пухлых щеках. Шерлок же похож на трухлявую скорченную мумию, хотя из них двоих именно он – младший. Жизнь несправедлива.
Он не может ходить без трости, не может есть грубую пищу, ему приходится носить уродливые очки с толстыми линзами. Шерлока раздражает тот факт, что он не в состоянии обойтись без чужой помощи. Всё детство вокруг него постоянно были врачи, сиделки и педагоги – это кого угодно выведет из себя. К девяти годам Шерлок с успехом проходит половину школьной программы (когда ты почти не можешь нормально ходить, у тебя остается мало развлечений помимо чтения), благодаря медикам прощается с некоторыми своими особенно докучающими болезнями и начинает ненавидеть окружающих людей.
Реальность открывается ему, когда он замечает, что медленно, день за днем молодеет. Открывающиеся перспективы скорее пугают, чем радуют.
Шерлок – не совсем обычный ребенок.
И он, похоже, обречен на вечное одиночество.

***
Он выглядит примерно на семьдесят лет, а Джону как раз исполняется одиннадцать, когда они впервые встречаются.
Это юбилей одной состоятельно дамы, которая умудрилась собрать в одном помещении столько народу, что стены банкетного зала, кажется, вот-вот не выдержат. Шерлок никого здесь не знает, да и саму виновницу торжества видит впервые в жизни, но мать заставила его поехать, пригрозив на месяц лишить права доступа в библиотеку. Какая-то дальняя родственница их семьи, однако, и этого оказывается достаточно для того, чтобы отклонение приглашения можно было бы считать чем-то неприличным.
Шерлок обижен и зол; сразу по приезду он забивается в дальний угол и сидит там почти весь вечер, внимательно наблюдая за гостями. Ему мерзко находиться здесь. В силу своего возраста и состояния здоровья он не видит смысла в посещении подобных сборищ, которые, несомненно, являются лишь тратой времени, а уж всяческие светские беседы вообще представляются новым воплощением мирового зла. Шерлок давно придумал себе игру: он подмечает мелкие несущественные детали, а потом пытается воссоздать по ним целостную картину происходящего. Пока у него получается из рук вон плохо, но всё дело лишь в тренировке.
Как раз от этого увлекательного занятия его отрывает чье-то звонкое «привет».
У стоящего рядом мальчишки короткие светлые волосы, слегка завивающиеся на концах, а искренняя и робкая улыбка просто очаровывает. На её фоне огромная кремовая роза на куске торта выглядит жутко вульгарно.
- Хочешь торт? – мальчишка щедро протягивает тарелку. – А то там все уже начали есть, и тебе может не достаться.
- Я не люблю сладкое, - отвечает Шерлок, едва заметно морщась: со стороны его голос похож на воронье карканье.
- Понятно, - равнодушно ответить, съедая розу с торта. – Кстати, я Джон, - он протягивает руку, предварительно вытерев её о брючину.
- Шерлок.
- А ты не похож на других взрослых, - замечает Джон, и при этом его лицо выглядит со стороны спокойным и заинтересованным.
- Я выгляжу старше, чем есть на самом деле, - Шерлок пожимает плечами, а потом окидывает собеседника оценивающим взглядом и почему-то признается: - Мне тринадцать, вообще-то.
Джон замирает и растерянно моргает.
- Правда? Почему так?
Он удивляется всему, что Шерлок рассказывает, и жадно слушает всё, что тот говорит. Они до конца вечера сидят вместе, а потом гости начинают расходиться, и Джона уводит домой красивая светловолосая женщина, удивительно на него похожая, но тот оборачивается и машет рукой до тех пор, пока не скрывается за поворотом коридора.
В целом, если мыслить логично, в Джоне нет ничего особенного, но даже тогда Шерлоку упорно казалось, что нечто особенное всегда в нем было.
Вечером Шерлок говорит Майкрофту, что у него появился друг. Тот насмешливо хмыкает и выходит из комнаты, хлопнув дверью, и Шерлок решает больше не делиться с братом своими секретами.

***
Центральный парк купается в солнечном свете, и, если подумать, лучше места для их второй встречи просто не найти.
Шерлок выглядит примерно на шестьдесят с небольшим, а Джону – семнадцать, и его сразу и не узнать – до того изменился. Вырос, стал чуть шире в плечах, но его клетчатая рубашка выглядит так, словно пришла с ним из его одиннадцатилетнего возраста, да и улыбка всё та же.
Он идет по дорожке, засунув руки в карманы джинсов, и Шерлок долго не решается окликнуть его, но потом всё же не сдерживается.
- Джон!
Тот оборачивается, и на какие-то несколько мгновений его лицо принимает озадаченное выражение, а Холмсу становится очень неуютно от мысли, что его могут не узнать. Что Джон мог всё забыть. Но спустя пару ударов сердца морщинка между его бровей разглаживается, и он радостно восклицает:
- Шерлок! Поверить не могу.
Они жмут друг другу руки, и Джон присаживается рядом, откидываясь на спинку скамейки. Его взгляд застывает на лице собеседника, в то время как взгляд Шерлока порхает по чужой фигуре, выискивая какие-то улики, знаки и ориентиры, которые смогут рассказать о Джоне больше, чем сам Джон.
- Ты так изменился, - задумчиво и осторожно говорит тот. – Вау.
- Ты тоже.
- Брось, - равнодушно отмахнуться. – Я такой же, как все, ничего особенного. И ничего интересного.
- Не могу не согласиться, - усмехается Шерлок, но тут же добавляет: - Но некоторые обычные люди по-своему интересны. Собираешься в медицинский колледж? Ходишь на курсы?
- Точно. Но откуда?..
- От тебя пахнет средством для дезинфекции, а на рукаве рубашке осталась нитка от бинта. А ещё из твоего рюкзака торчит краешек учебника по анатомии.
Джон легко смеется.
- Потрясающе, ты прочитал меня, как открытую книгу.
Шерлок самодовольно щурит глаза, но тут же мрачнеет.
- Со стороны мы, должно быть, похожи на внука и его сумасшедшего деда.
- Ага, - короткий кивок и пристальный всезнающий взгляд. – Но разве для тебя это так важно?
Язык Шерлока на секунду примерзает к нёбу, но он тут же отворачивается и холодно роняет:
- Нет, разумеется. Мне всё равно.
- Слушай, мне уже пора, - Джон встает со скамейки и подхватывает свой рюкзак. – Здорово было повидаться с тобой. Удачи.
- Удачи, - эхом повторяет Шерлок, надеясь, что его голос со стороны не звучит совсем уж потерянным.
- Ой, чуть не забыл, - из кармана джинсов извлекается обрывок тетрадного листа с криво написанными на нем цифрами. – Мой номер телефона. Я подумал, что вдруг ты захочешь…
- Написать тебе? – нагло перебить. – Первая твоя здравая мысль за всё время.
- Ну тогда… пока?
Они прощаются, и Джон уходит в сторону автобусной остановки, а Шерлок остается сидеть на скамейке, сжимая в ладони листок с номером. Через пару минут он достает свой сотовый и набирает короткую SMS: «Проверка связи. ШХ» Джон отвечает довольно быстро: «Есть контакт : )».
Так они начинают переписываться.

[Гость]

***
Они постоянно отправляют друг другу сообщения-весточки, создают ощущение присутствия в своей жизни другого человека. Подчас за этим не стоит ничего серьезного, но иногда даже за банальными фразами скрывается очень личный подтекст.
Джон иногда игнорирует SMS-ки, сокращает слова, любит смайлики и пренебрегает запятыми. Он поступает в медицинский колледж, как и собирался, он прекрасно учится, ведет блог и на удивление легко заводит новых друзей.
Шерлок тем временем не без помощи Майкрофта получает возможность сдать все выпускные экзамены досрочно и, как следствие, получает диплом о высшем образовании, но не торопится обзаводиться так называемой «нормальной» жизнью: постоянной скучной работой, семьей, большой квартирой в престижном районе… Всё это не для него. Он кочует с места на место, ищет себя, смотрится по утрам в зеркало и отслеживает происходящие с ним метаморфозы. Глубокие морщины исчезают, седина тоже. Оказывается, на самом деле у него черные, словно вороново крыло, кудрявые волосы, а осанка – поистине королевская. Шерлоку становится легче дышать, ходить, жить, когда почти все мучавшие его болезни отступают навсегда.
У них с Джоном разные судьбы, да и сами они такие до безобразия разные: виделись-то всего пару раз, живут в разных концах страны и разных возрастах. Но время идет, и в этом плане они движутся навстречу друг другу. Любовь и отношения – в каком-то смысле совершенно разные вещи, и Шерлок в этом убеждается на собственном опыте. Он ещё не любит Джона, но уже дорожит им. Он ещё не любит Джона, но это только пока.
Джон заканчивает свое обучение, и вскоре от него приходит странное длинное письмо, в котором пространные рассуждения о чувстве долга и сострадании переплетаются с анализом последних громких событий в мире. Джон пишет, что собирается присоединиться к армии и отправиться в Афганистан в качестве военного врача. Шерлок перечитывает письмо дважды, а потом, невзирая на поздний час, хватается за телефон.
- Как я понимаю, тебя бесполезно отговаривать?
Джон вздыхает и хриплым заспанным голосом укоризненно замечает:
- Сейчас три часа ночи, чтоб тебя.
- Ты не ответил на мой вопрос.
Короткий вздох на том конце трубки проходится по ушам взрывом помех.
- Да, ты прав.
- Это глупо. Ты себя убиваешь.
- Это мой выбор, понятно? – нескрываемое раздражение. – Даже не начинай…
- Я и не думал тебя отговаривать, - спокойно и холодно замечает Шерлок. – Просто хотел выразить свое мнение по поводу всей ситуации.
- О… Прости, - звучит очень устало. – Просто я привык, что…
- Знаю.
- Послушай, я хотел бы встретиться с тобой перед отъездом.
- Хорошая идея.
- Я перезвоню тебе завтра, и договоримся.
- Разумеется.
- Шерлок…
- Что?..
- Спокойной ночи.
И на линии повисают монотонные гудки.

***
Они встречаются снова, и на этот раз Шерлок выглядит примерно на пятьдесят, а Джону уже двадцать шесть, и он стал миловидным молодым мужчиной с мягкими чертами лица. Он одет в бежевый свитер крупной вязки, который смотрится на нем на удивление органично. Джон не красив, но привлекателен, а ещё во время рукопожатия ощущается приятное тепло его рук, и Шерлок отстраненно думает о том, что пока ни один человек не был ему настолько интересен.
Они ужинают в небольшом полупустом кафе, разговаривают, хотя поначалу беседа не клеится. За вечер Шерлок успевает раз пять назвать Джона идиотом, а тот умудряется ни разу не обидеться, так что, в целом, всё проходит замечательно.
После ужина они не торопятся расходиться, а потому неспешно прогуливаются по лондонским улицам.
- Я, наверное, больше не смогу писать тебе, - Джон смотрит куда-то себе под ноги.
- Понимаю, - Шерлок почему-то чувствует обиду, хотя, по идее, должен терзаться сожалением.
- Знаешь, мне немного страшно, - бесхитростное признание. – Иногда я думаю, что меня убьют на войне.
- Пообещай мне, что вернешься.
- Но я не…
- Пообещай, - сказано безапелляционным тоном.
Джон вздыхает, словно его загнали в угол и говорит:
- Ладно, я обещаю, - он поднимает голову, и его взгляд на это раз полон каких-то едва различимых эмоций. – Ты хороший человек, Шерлок, когда не пытаешься быть самым невыносимым сукиным сыном на этой планете.
- Какой комплимент, - ироничное фырканье как попытка скрыть собственное неравнодушие.
Джон улыбается.
- Вообще-то, я серьезно, - спокойно замечает он, а потом останавливается, притягивает Шерлока к себе, положив руки ему на плечи, и ловит его губы приоткрытым ртом.
Во время поцелуя Джон закрывает глаза, а Шерлок – нет, и он шокировано застывает на какое-то мгновение, позволяя водовороту ощущений утянуть себя на дно, но почти сразу выныривает обратно, в полнейший хаос своих мыслей. Ему одновременно до сладости приятно и до дрожи страшно. Джон молод, и его тело обещает топкое, с ума сводящее удовольствие, но Шерлок не хочет спугнуть и всё испортить, к тому же, больше всего на свете он боится ответственности. Он боится стать зависимым от другого человека, хотя ещё понятия не имеет, что значит любить.
Он перехватывает руки Джона за запястья, отстраняется и твердо говорит:
- Нет.
- Да ты, прав, - губы кривятся в слабом подобии ухмылки. – Прости.
- Джон, я… - осторожно начинает Шерлок, но тут же замолкает, не зная, что сказать.
- Всё нормально. Это просто на случай, если я всё-таки не смогу сдержать своего обещания, - прежде ясные глаза кажутся затуманенными из-за опускающихся сумерек, а Холмсу почему-то хочется вцепиться в ткань чужого свитера и никогда не выпускать её из рук, но иррациональность этого желания и собственное неравнодушие дико бесят.
На ближайшем перекрестке они расходятся в разные стороны. Шерлоку хочется сказать: «Вернись», но его хватает только на слабое вымученное «до свиданья», и, когда Джон скрывается в салоне первого остановившегося такси, мир возвращается на круги своя, потеряв, однако, самую главную свою часть.
Шерлок холоден и бездушен, как никогда.

***
Он с головой бросается в свои исследования, стараясь как можно больше думать о делах, и как можно меньше – обо всём постороннем. Шерлок начинает интересоваться криминалистикой, и вскоре Майкрофт знакомит его с инспектором Лейстредом, который оказывается дрянным полицейским, но неплохим человеком. Во всяком случае, достаточно терпеливым, чтобы не поддаваться на многочисленные подколки и провокации младшего Холмса. Так Шерлок начинает сотрудничать с полицией, быстро обнаружив своё истинное призвание. Ему больше не скучно; теперь он называет себя консультирующим детективом, меняет съемные квартиры раз в полгода, носит дорогие пальто и неумолимо молодеет.
У него острые скулы и пухлые губы, и приятный внешний вид привлекает чужое внимание. Шерлок пару раз пытается завязать отношения, но это не оправдывает его ожиданий, и в итоге он разочаровывается.
Иногда сознание предает его и во сне или в полудреме подбрасывает образ Джона. Шерлок давно ничего о нем не слышал, только знает, что тот успешно прошел военную подготовку и всё-таки отправился в Афганистан. На самом-то деле, они оба воюют: только Джон далеко, в другой стране, а Шерлок ежедневно бросает вызов криминальном миру Лондона. Он-то пока выигрывает. А вот доктор Уотсон… Шерлок надеется, что и он тоже.
Время идет, жизнь проходит вне зависимости от того, доволен ей кто-либо или нет. Все вокруг стареют, взрослеют, теряют силы, а Шерлок словно их подбирает, присваивая себе. Он полон энергии, активен, умен и очень одинок, хотя последнее почти не тяготит его, а лишь добавляет задора и взращивает ощущение свободы и вседозволенности. Когда не с кем делить что-либо, можно тратить это по своему усмотрению, а Шерлок всегда был знатным транжирой. Он тратит время, деньги, силы, себя на бесполезные вещи, но получает какое-то болезненное удовольствие, осознавая, что его некому остановить.
Он ходит по краю, сознательно перегибает палку и годами скитается в хаосе своих идеи и идеалов. Он не боится упасть, он боится скуки, но к горлу подкатывает разочарование, когда острый ум не может ответить на простой вопрос: «Для чего всё это?» Шерлок бежит, преследуя преступников, преследуя свои иллюзорные мечты и цели, он бежит и спустя годы начинает задыхаться, он спотыкается и падает…
Но его подхватывает Джон, возникший в помещении лаборатории именно в тот момент, когда он был больше всего нужен. ПТСР, хромота, темные круги под глазами от недосыпа – он такой несовершенный и настоящий, что это впечатляет и обескураживает разом.
Шерлоку около тридцати, Джону – тоже, и они наконец-то равны, они наконец-то идеально подогнаны друг для друга, а прошедшее время отшлифовало обоих, сделав их самими собой.
Они больше не хотят ждать и беспокоиться о том, что скажут другие; они восхищаются перспективами и опасаются возможных последствий. Они съезжаются, потом пару недель ходят на цыпочках, почти не дышат, боясь потревожить странное, зарождающееся «что-то», завладевающее обоими.
Весьма долго они являют собой просто образец благоразумия, а потом как-то вечером сходят с ума. Синхронно.

[Гость]

***
Будучи вместе, они стараются не думать о том, сколько всё это может продолжаться.
Их жизнь искрится и сияет: полицейские участки, морги, застенчивая Молли Хупер, места преступлений, погони, пистолеты, поддельные удостоверения, уставший Грегори Лейстред, убийцы, маньяки, наркодиллеры, сумасшедший Джим Мориарти, государственные тайны, засекреченные архивы, строгий Майкрофт Холмс, Бейкер-стрит, скрипка по ночам, секс, эксперименты, головы в холодильнике, череп на каминной полке, миссис Хадсон, многочисленные SMS, клиенты, блог…
Вихрь, адреналин, опасности – и они чувствуют себя на гребне волны, остаются на плаву, цепляясь друг за друга. Если это не счастье, то какое оно тогда?
Их улыбки многозначительны, их действия говорят сами за себя, никто не дает клятв и обещаний, но они и не нужны. Есть только благословенное «сейчас», застывшее в воздухе, есть только ощущение заслуженной награды, полученной после долгого ожидания. Они хотят остановить мгновение, но время работает против них, предает обоих, растаскивая по разным углам.
Шерлок неумолимо приближается к двадцати годам, а Джон – к сорока, и их прежде крепко сцепленные руки разжимаются. Они оба знали, что в их случае хрупкая, отвоеванная у мироздания гармония когда-нибудь непременно разлетится кровавыми ошметками, но вот этот момент настает, и оказывается, что никто не в силах смириться с подобным.
Шерлок умен, и он понимает, что всё равно скоро превратится в подростка. Зачем он нужен Джону таким? Тот не соглашается, упирается, и Шерлок бы рад ему уступить, но реальность идет против его желаний. Джон ему дорог, а потому лучше уйти сейчас, чтобы избежать усиленной во сто крат боли в дальнейшем.
И дело Джима Мориарти подходит для этого как нельзя кстати. Один прыжок с крыши, одно инсценированное самоубийство, одни похороны и в результате – два одиноких человека, которые были вместе, но отныне навсегда потеряны друг для друга, с корнем вырваны из чужой жизни.
Шерлок на несколько лет уезжает заграницу, прячется за фальшивыми именами и возвращается совсем молодым, но холодным и отстраненным настолько, что его почти не ранит новость о женитьбе Джона, который, оправившись от горя, нашел утешение в некой Мэри. Шерлок никогда её не видел, но уже ненавидит эту особу всей душой.
Он вытесняет обиду и боль, отрекается от них, убеждает себя в том, что, избавившись от своей единственной привязанности, избавился от своего главного недостатка. Но его мучает острая потребность в другом человеке, сравнимая разве что с сильной жаждой, и это ранит независимого Холмса ещё больше, это просто выкручивает его наизнанку. Он пытается рационализировать, пытается объяснить себе нелогичность своих желаний, но они не становятся слабее, а лишь выматывают всё сильнее.
Шерлок знает, что Джон страдал после его смерти, но сейчас он и сам не находит покоя.
Он думает: лишь бы только ещё один раз увидеть, поговорить, досказать то, что не успел сказать за многие годы. Лишь бы только ещё раз попрощаться. Лишь бы.
И однажды его хваленое терпение предает своего хозяина.

***
Это их последняя встреча: Шерлоку около семнадцати, а Джону чуть больше пятидесяти, и он сначала не узнает стоящего перед ним парня, который смотрит на него так, словно мистер Уотсон в любой миг может растаять в воздухе. Но когда узнает, сначала не может сделать вдох, и давится им, будучи не в силах сказать что-либо осмысленное, но никто из них и не знает, что можно сказать в подобной ситуации.
Они долго молчат, поедают друг друга взглядом, держатся за руки, потом в темноте переулка крадут у мироздания последний смазанный поцелуй. Их глаза закрыты, и перед внутренним взором они видят себя-из-прошлого, обнимающего партнера-из-прошлого. Время предало их и растоптало.
Шерлок касается пальцами чужого лица, хочет сказать Джону, что тот нравится ему и таким, любым, но не говорит, потому что шокирующие признания – не его конек. Джон гладит его по голове, и вся ситуация настолько абсурдна, что хочется поддаться эмоциям, сойти с ума по-настоящему, но никто не может себе этого позволить.
Все жизни заканчиваются, все сердца разбиваются, а неравнодушие – вовсе не преимущество.
Они расстаются, расходятся в разные стороны в миллионный раз.
Они расстаются и больше не видятся никогда.

[Гость]

о, это просто потрясающе автор, вы молодец!
мимоаллигатор

[Iron Nishizaki]

да какой же это крэк, это настоящий шедевр браво, браво, автор! пробрало до дрожи

[BaracudaJ]

Дорогой автор, Вы покорили меня своим божественным исполнением!

З.

[Гость]

Гость, благодарю
убежденный холостяк, да крэк мне не очень и удается, честно говоря; к тому же, мне показалась, что сама заявка требовала серьезного ангстового исполнения ) Спасибо за отзыв.
BaracudaJ, о, вам большое спасибо за замечательную заявку! Очень рада, что вам понравилось )

Автор.

[анжольрас контрабас]

Шикарно! Браво, автор

[Азарата]

Изумительно! Спасибо.

[algine]

Чудесный текст

[Beachcomber..]

Автор, это потрясающе. Просто невероятно здорово!!

[contrary mary]

так прекрасно и так грустно.

[Шарли.]

Я присоединяюсь к тем, кто говорит, что это шедевр.
Потрясающе, просто потрясающе

[Гость]

как давно хотелось этого кроссовера! чудесно вышло

[Гость]

Дорогой заказчик, а принципиален ли Шерлок? Или можно Джона?

[BaracudaJ]

Дорогой заказчик, а принципиален ли Шерлок? Или можно Джона?

Ну, если Вы видите, наоборот, то можно и наоборот

З.

[Гость]

От автора

ООС и пафос прилагаются

Исполнение №2 Часть 1/?
Странная штука, это время – если верить одному философу древнего мира, оно внутри каждого из нас, и нет ни прошлого, ни будущего – только вечность.
Мораг, услышав бы от меня такое, просто покрутила бы пальцем у виска, да отобрала книги.
Шерлок, мой главный скептик, все твердил, что это чушь, высосанная из пальца, чтоб я не забивал голову ерундой – время для него было неоспоримым фактом, печальной необходимостью подчинения системе.
Ведь все всегда начинается с того, что Шерлок ничего не принимает на веру.
Воспитание, черт возьми.

***

Пока послевоенная старушка Европа пошатывалась на дрожащих коленках и строила себя заново, моя мать паковала чемоданы, отправляясь к тетке в Шотландию на каникулы – еще не зная, что спустя двадцать лет застрянет там навсегда.
Но то была не моя вина – в один из дней декабря, в самом конце семидесятых, в ранний предутренний час я уже ежился в колыбели и заходился плачем под аккомпанемент из вздохов обступивших громадин-людей. Многообещающее начало, ничего не скажешь.
В детстве все еще кажется, что Лафройг – это имя божества с Грампианских гор, а на самом деле Мораг цедила его черненными серебряными наперстками и читала «Мармион» нараспев, как она того и стоит, мусоля трубку вишневого дерева в уголке рта.
- Не так плохо,- и это значило, что она довольна,- повернись-ка, маленький мой.
Всегда так звала – маленький мой. Представляю, как насмешливо бы фыркал Шерлок, заслышав такое.
Я кое-как поворачиваюсь в своей железной клетке-коляске, демонстрируя ей обе кожаные заплатки на сгибах локтей, которые она, презрев суеверия, штопала прямо на надетой на меня рубашке.
- А сейчас,- говорит Мораг и щедро отхлебывает из приземистого бокала невразумительное пойло,- будем читать этого вашего Китса. Тебе же нравится Китс? Слащав малость, но красиво,- вздыхает она,- и помер рано, совсем мальчишкой.
Должно быть, ей кажется, что меня это примиряет с действительностью. Ха.
Она хмурит вздернутые черные брови, лениво листает потрепанный томик, пока не находит знакомые строки:
И нимфа им предстала, словно день, светла.
То явь была - иль сон правдивей яви?
Это сейчас я знаю о колдунье Ламии из поэмы Китса, а тогда я слушал, как ее мягкий голос, обрамленный сильным шотландским акцентом, сплетал слова, не дававшиеся мне - как слушают причудливую музыку, не различая нот.
Мне было пять; я все еще не произнес ни звука, кроме как в ту минуту, когда появился на свет. Доктор Маккой перерезал пуповину и едва не выронил меня – я не в обиде, ибо, если верить словам Мораг, зрелище было более чем занятным – младенец, скрюченный, заморенный, имевший больше сходства с земляным червем, страдающим ревматизмом – и я был с осторожностью передан матери.
Не стоит рассуждать о материнской любви тем, кто ни черта в этом не смыслит, и если когда-то кому-то и показалось, что моя мать несчастна – оставьте это при себе. Она любила меня, любила Гарри, которая и в пять, и в тридцать пять больше смахивала на мальчишку-оборванца в вечных поисках дома, и я понятия не имею, чего ей это стоило.
Едва ли и узнаю.
Башмаки Гарриет стучат по лестнице; растрепанная, пыльная, с горстью жареных каштанов в стиснутой ладони, она вбегает в гостиную, больше походившую на школьный пенал – узкую и забитую множеством хлама из нашей старой лондонской квартиры.
Мораг, глядя на нее сквозь дымные колечки, говорит:
- Иди, переоденься, глупая девчонка,- и мы знаем, что это не всерьез. У Гарри не так много платьев, чтобы переодеваться к ужину, как это было принято раньше.
Гарри, стискивая в руках венок из ветвей акации, уткнулась носом в пыльное оконное стекло, глядя на поля – они простирались до самого моря, скрытого от нас белыми утесами. Грохот волн, крошивших скалы, прибоем с песка смывал воспоминания о переплетении голосов, шороха шин и ветра на улицах Лондона. Для меня их и вовсе не существовало.
Я не так часто бывал снаружи, как хотел бы, но для матери находились дела поважнее, чем таскать по окрестностям ржавую колымагу со мной, а Мораг я не помнил без бутыли скотча и дымного смога, так что и в ее случае пара свободных рук была проблемой.
Иногда меня брала с собой Гарриетт – она старше на целых два года, и гораздо сильнее меня, почти без усилий толкала кресло, пробираясь сквозь заросли чертополоха на заднем дворе. Бурый вереск клонится к земле под тяжестью колес и босых ног, башенки руин замка оплавленными неровными свечами пронзают небо, и на полуразбитых остовах догорает еще один закат, будто немецкие «Кондоры» никогда и не прорезали воздух. Над долиной разносятся отзвуки волынки – сегодня хоронили старину МакКензи, и вся немногочисленная родня поминала его неунывающую душу.
Гарри обещала, что меня похоронят так же, и я надеялся, что она не солгала, как взрослые, для утешения.
Доктор Маккой говорит, недолго осталось.

***

Доктор смотрит с сожалением, будто я любимый экспонат, что ему не заполучить в коллекцию никогда – так и есть, впрочем, и втайне немного горжусь – до меня у него был мальчик с заячьей губой. Обо мне же он лишь загадочно умалчивает, что, конечно куда значительнее.
- Это случается,- говорит он со вздохом, в последнем усилии стаскивая с торжественно выдающегося носа очки в проволочной оправе.- Генетика, я полагаю…
Генетикой нынче объясняют все, что угодно – от сомнительной рыжины до гетерохромии, а тогда это ужасное слово было столь малоупотребимо, что и Мораг средь привычный дымных колец вздрогнула, как проснувшийся Везувий:
- Что?
- Или, быть может, это что-то по-настоящему особенное,- он робко цепляет очки обратно на переносицу и глядит на меня с волнением. – Как вы думаете, возможно ли… только ради исследований… миссис Уотсон в трудном положении, и я, конечно…
Он осекается, и смотрит на Мораг смущенно. Та, прищурив черные глаза, аккуратно притушивает трубку.
- Катись,- говорит,- старый придурок. Чтоб тебе пусто было.
И снова прикладывает трубку к губам, и дым вьется над столом.
Доктор вздрагивает, вскидывается, теряет свои бумаги на ходу. Про Мораг говорили порой, что у нее недобрый глаз, и доктор Маккой, кажется, припомнил это – не очень-то вовремя.
- Простите, я лишь!.. Бога ради, зачем?!
Мораг плюет ему вслед – доктор убегает, прихватив портфель, но забыв очки – и мне очень хочется спросить, что ему было от меня нужно, но голос, как всегда, не повинуется – амбарный замок на моих связках все еще покрыт ржавчиной бессловесности.
- Не переживай, малыш,- говорит Мораг и склоняется над шитьем,- он сдохнет скорей тебя. Исследования! Да чтоб язык его отсох.
Она откусывает нитку и откладывает иглу в сердцах – и больше в тот вечер не произнесет ни слова.

***

У матери не бывает выходных никогда – оставив в Лондоне жизнь скромной учительницы и могилу мужа, взять в свои руки управление гостиницей в продуваемой всеми ветрами шотландской деревушке не так-то легко. Замотанная, усталая, она уже который год не прикасается к старым учебникам французского, спрятанным на чердаке – я знаю это, потому как мне уже почти двенадцать, и если у меня есть трость – хорошая, ладная трость, выточенная из дуба – вполне могу дохромать до последнего этажа.
Справлюсь, всего-то за час.
Времени у меня вдоволь.
Сундук с учебниками и платьями Гарри, из которых та безнадежно выросла – да и щеголяет она давно уже в брюках, шокируя здешнее общество, застрявшее в прошлом веке - покрыт пылью, как и прочий хлам. Пробираться сквозь танковые ежи стульев, баррикады шкафов и скромные островки зачитанных книжек порой опасно для жизни, особенно кому-то вроде меня – колченогому, как старая кошка, с тяжелой тростью и набором болячек. Но оно стоит того – если расчистить оконце на южной стене от застарелой паутины, вид открывался потрясающий, как из энциклопедий мистера Тоффи, местного чудака. Я говорю «чудака», но это совсем не так – он просто очень любил книги и меня, что уже вызывало подозрения у некоторых, шарахавшихся от меня, как от чумного.
Гостиница, хоть и ветхая, поскрипывающая в такт всем абердинширским ветрам, стояла на своем месте крепко, и все еще оставалась самым высоким зданием в округе – цивилизация не слишком торопилась в эти края.
Так что появление на вьющейся лентой дороге меж холмов тарахтящей машины стало первой новостью в деревне. Я ковыляю было до дверей, но не успеваю – Гарри первой кричит, что кто-то приехал, взлетая по лестнице и мы вместе приникаем к тусклому стеклу окна.
- Ух ты, «Порше Тарга»!
Машина останавливается у дома миссис Харт – поклонницы собак и сплетен – и Гарри издает восхищенный вопль – у машины оказался и настоящий шофер, в форменной фуражке и куртке с позументами. Он обходит машины и распахивает дверь – кажется, у него важные пассажиры…
- И кто это такие?- возбужденно шепчет рядом Гарри.
Хотел бы и я знать.

[Гость]

Caffrey, Азарата, algine, Beachcomber.., contrary mary, Шарли., Гость, спасибо большое за отзывы и приятные слова
Автор немного в шоке от такого внимания к своему исполнению, ибо вообще впервые писал фик по этой паре

Автор первого исполнения.

[BaracudaJ]

Автор 2, у Вас очень хорошо получается. Пишите, пожалуйста, дальше!

З.

[malefic]

очень здорово

[Faith S.]

[Гость]

BaracudaJ, malefic, Faith S., благодарю)
автор просто решил пока не кусочничать))

а2.

[Неудачный день]

Оба автора великолепны.
Автор2, надеямся и ждём)))

[Гость]

Автор 1, вы прекрасны! Очень понравилось, светло и трогательно Вы не хотите открыться?

Автор 2, вы не вернетесь? У вас удивительное исполнение! Стиль просто потрясающий.

[Гость]

Гость, спасибо)) автор 2 просто вообразил себя Цезарем, вот и тянет столько дел сразу) какая-то часть продолжения уже существует, но кусками выкладывать не хочется.

Спасибо за терпение!
автор 2

[Гость]

Автор 2, наверное, всё дело в ФБ?

Ничего, мы подождем! Главное, не бросайте

[польза]

Гость в 10:03, спасибо за отзыв ) Раскрываюсь
Автор 1.

[Филифьонка в ожидании]

польза, вы великолепны! Ваш фик прекрасен - по стилю, по настроению, по выписыванию характеров А где-нибудь можно почитать другие ваши фики? (надеюсь, что они есть )

[польза]

Филифьонка в ожидании, о, большое спасибо Напишу вам в личку.